Центральным и основополагающим ядром моего представления природы человека, является положение о том, что человек, так как он себя переживает, сознает и мыслит, не является своим собственным «инициатором», как обыденно полагается. Человек не мыслит своим усилием, – ему мыслиться то, что само приходит в голову (мысль сама осуществляет себя каким-то образом). Человек не переживает свои переживания своим натуженным усердием, не создает себе по собственному заказу настроение – ему переживается, то что выпало пережить. Переживание с нами случается. Человек не является самотворящим и самосоздающим себя существом. Не он себя создал, не он себя постоянно задает, не он себя когда-то и по своей инициативе наполнил культурным, моральным, чувственным содержанием, смыслом бытия и особой неповторимой сутью. И не он себе придал индивидуальную эксклюзивную характерную форму, в том числе, наблюдаемую его же собственным «глазом». Человек есть проводник до него уже установленного, и в нем осуществляющегося потока жизни. Кем-то другим установленного и заданного потока жизни. Каждый из нас взошел, вызрел из активного внедрения в нас, уже сложившейся еще до нашего появления на свет, своеобразно и характерно организованной среды. Определяющей и задающей нас среды. И не только культурной.
Прояснить это мое звонкое, возможно и резкое обычному уху положение поможет недавний случай, который мне выпало наблюдать. Одиннадцатилетний сын моей приятельницы вернулся из школы и сел обедать привычным для него полезным овощным супом. На протяжении всей своей неспешной трапезы (так как его ждали репетитор и домашние задания) он «выдавал на-гора» обращенные к нему же самому материнские посылы и фразы (его мать была здесь же – дело разворачивалось при ней). Мальчик от своего лица лишь действовал – он ел, не ел, ерзал, отвлекался, качался на стуле и делал многое другое требующее (по идее) корректирующего внедрения родителя. На все свои действия он неустанно и, буквально без умолку, приструняюще реагировал от лица матери, ее фразами и оригинальными интонациями: «не откладывай капусту, ты ее любишь», «возьми нормально ложку», «да сядь ты прямо, не ерзай»…. От своего лица он не проронил ни слова. Этот комичный спектакль длился около четверти часа. «Посоли, если мало» и «я, так и знала, что этим все кончится» — когда парень капнул на себя супом – очень смешно. Но смешнее всего было в финале: «ты долго будешь тянуть резину? Быстрее сядете – быстрей закончишь! Вытри рот… да салфетки же есть» — произнес он уже спиной, удаляясь в сторону уроков и репетитора. Повторяю: ни одного слова от своего лица он не произнес, все им сказанное – исключительно материнские посылы, обращенные к нему. Череда беспрерывных посылов.
В этом семейно-бытовом эпизоде наглядно – непосредственно и просто, продемонстрирована самая важная суть открытия Фрейда и рабочей практики оригинального психоанализа. Бессознательное, по Фрейду, – это интенция или вездесущее присутствие в душевной жизни каждого из рода человеческого его личного, обращенного к нему Другого. Громоздкие и непоколебимые понятия «субъекта» и «объекта», которыми столь ловко, но и достаточно безуспешно жонглировали философы и мыслители, после такого открытия крепко пошатнулись. Фрейд расщепил субъекта, а Жак Лакан расшифровывая наследие основателя психоанализа, говорил: «Бессознательное (у Фрейда) – это речь Другого», и ни что другое. Бессознательное – это вездесущая вечная обращенность Другого. Или повсеместная, активная в отношении меня, определяющая меня, требующая от меня, назидающая мне, поощряющая меня или нет, стимулирующая или обескровливающая позиция по отношению ко мне кого-то «извне», разместившегося во мне. В таком смысле, человек вовсе не является субъектом. Очень просто, и в то же время невероятно сложно, для обыденного привычного понимания. Лакан: «Внутри субъекта воспроизводятся отношения, типологически сходные с теми, что существуют между субъектами».
Фрейд был всегда и неукоснительно строго ориентирован на то, что человеческое Я появляется на свет благодаря отождествлениям с другими людьми, и что оно каким-то образом собирает себя из черт других, и что, вообще, такова сама природа человека: каждый из нас рисует себя вовсе не своими «врожденными» красками. Никто не рожден с присущим изначально лично ему, свыше или откуда еще, данным, готовым характером и личным профилем. Человек впервые обнаруживает себя, и, что не менее важно – далее всю жизнь наблюдает себя, через постоянную обращенность к нему Другого. Этого Другого, Пиаже обнаружил в «эгоцентрической речи» ребенка, когда ребенок интенсивно общается с кем-то воображаемым в себе.
Парень прекрасно понимал, где он находится, кто находится рядом и что, собственно он делает. Он знал, что на «спектакле» присутствует сама мама. Что действо происходит непосредственно при ней, да и еще при ком-то, и, тем не менее, это его и не смущало и не останавливало, более того стимулировало и вдохновляло. Это важное замечание. Это говорит о том, что в отношении матери у ребенка доверие все-таки преобладает над недоверием: добротная уверенная связь сохранилась. Он отдавал себе отчет, что воспроизводимые в нем материнские посылы, обращенные к нему, как и его ответные реакции на них, есть предоставление на всеобщее обозрение того, что в нем воспроизводиться автономно и самопроизвольно. Он ничего из себя не давил. Из него произвольно лились материнские посылы. Итак: парень «слышит» и вычленяет в себе, обращенную к нему, заинтересованную и назидательную речь внутри себя: он дает ей право быть, и воспроизводит ее вовне «в оригинале», пристраиваясь к ней с полным признанием ее вещного неоспоримого существования в себе. Он обнаруживает в себе, обращенность матери. Он «распознает» в себе того, кто обращен к нему. То есть, ребенок не смешивает ее наличие с собой: не вытесняет и не отрицает. Он признает ее веское контрастное определяющее присутствие в себе.
Но обычно, взрослея, «в норме», человек вытесняет объектное очевидное присутствие Другого в себе, или, что то же самое – «присваивает» в себя, и делает это довольно рано, в связи с неизбежной тяжестью и невыносимостью переживаний связанных с реальным присутствием опекающих людей. То, что именуется обыденно – воспитанием, часто включает в себя чистой воды неприятности: назидание, угрозы, упреки, лишения, ограничения и прочие инструменты «наведения порядка» и давления. Ребенок частенько получает в свой адрес посыл: ты немощен, ты несостоятелен, ты не готов, ты неадекватен. Как итог – ребенок, затем взрослый, постоянно находится в туманных хмурых погодных условиях стыда, беспокойства, вины, никчемности, неполноценности, несостоятельности и т.д. – реакций, на эхо таких обращений. Итак, «Другой» – есть вездесущее эхо прошлых реальных и воображаемых посылов и обращений в свой адрес.
Ребенок присваивает, впитывает в себя, активную позицию родителя в свой адрес. Непосредственное явное присутствие задающего реального объекта (родителя) обычно стирается: объект обращенности разобъективируется – стирается из поля видения, путем впитывания или интроецирования в себя. Так объект (Другой) растворяется в субъекте как сахар в чае. Именно таким образом люди становятся обычными «цельными», творящими себя «субъектами», «индивидами». Нет никакого Другого. Это Я так думаю. Это Я так решил. Это Я так хочу. Человек напрочь устраняет из сектора актуального восприятия обращенное к нему «лицо» отношения и посыла от Другого,… но сама реакция на такие посылы: стыд, гнев, поддержка, печаль, разочарование и т.д. и т.д., как и сама диалоговая структура субъекта остается и действует повсеместно, но уже скрытно, уже непривязанная к конкретному лицу, наполняя собой абсолютно все последующие переживания. Фантом прошлых отношений и переживаний бросает густую тень на все что проживается человеком в последующем.
Психоанализ – его практика и техника, нацелены на то, чтобы вернуть человеку непосредственное «присутствие» его Другого. Вывести того из тени. Вычленить сахар из чая. Только так, можно обрести собственное присутствие в своей жизни. Вся тяжесть любого невротичного (более легкого) или личностного (более тяжелого) расстройства заключена именно в том, что за вытесненное в недоступное бессознательное, действенное присутствие Другого, человеку приходится платить тем, что он теряется-растворяется не только в чужом «смысле», но и в самой действительности. Человек живет не своей жизнью. Он «лишен собственности». Индивид оказывается потерянным, бесхозным, заброшенным в этот мир. Ему принадлежит то, что ему никак не принадлежит, и ему не принадлежит то, что должно было бы принадлежать. Что-то немыслимое неосязаемое и чуждое к нему обращается – требует, просит, назидает, регулирует, «мутит» и т.д., конечно же, через посредническую привязку к явным внешним объектам и отношением с ними, но все это чуждо ему, ибо мимо. Желания, инициативы, позиции… все это, при таком положении дел, большей частью сокрыто в безродности. Человек, казалось бы, единственный и полноправный «хозяин в собственном доме», оказывается «рекой без истока» или «летучим голландцем». Марионеткой.
Получается, увидеть, узнать, признать своего Другого, его действенную активность в себе – это и значит – найти или распознать свое действительное положение. Его слепое «руководство» стоит прекратить.
Еще раз, немного иначе. Та отчужденность от собственного существования, от собственной жизни, которую человек может осязать вполне явно, а может и не осязать, крепко и единолично стоя на собственных ногах и убеждениях, заключена в том, что он берет на себя, приписывает себе функции и проявления того кто жил, хотел, мог… рядом с ним. Звучит, конечно, вызывающе спекулятивно и басенно «обычному уху», но именно в этом и состоит драма и природа человеческого присутствия на фоне всей остальной живой природы – человек существо «подневольное»: общественное, «диалогичное». Индивид с самого своего зачатия, а скорее всего и задолго до него (еще в планах и мечтах матери), не является изначальной точечной опорой «своих» же интенций, побуждений, желаний, намерений и т.д. Суть невроза – это когда в человеке орудуют длящиеся, до сих пор живые, тяжелые, вяжущие и гнетущие, искажающие, не привязанные к конкретному настоящему месту и времени осадки прошлых, имевших место быть в действительности, либо фантазийных, отношений и общений, их множества «переваренных» воображением инвариантов.
Установление связи с Другим предопределяет окончание анализа, — считает Лакан. Психоанализ нацелен на то, чтобы открыть путь воплощения Я, относительно требований своего Другого. Лакан: «Психоанализ состоит в том, чтобы позволить субъекту осознать свои отношения не с собственным я аналитика, а с тем Другим, который и являются его истинным, но не узнанным собеседником». Человек должен получить ответ на вопрос первостепенной важности: что во мне принадлежит не мне? Только тогда я смогу встретится со своим желанием и смыслом.